– И все-то ты знаешь. Где ты таких слов набралась?

– Каких?

– Этап, изолятор, нары…

– Грамотная. Телевизор смотрю. Так вот. Я тебе свой сон не дорассказала. Сижу я на своей шконке и смотрю на окружающих меня зэчек. Все в зэковской робе такой однообразной, что волком выть хочется. Но знаешь, лица у всех этих баб совсем не такие озлобленные и спившиеся, как в фильмах показывают. Даже в таких скотских условиях на их лицах улыбки. Если на них со стороны посмотреть, то можно подумать, что они здесь случайно оказались. Я даже во сне подумала, почему это у них такие не зоновские лица. Наверно, потому, что человек не может вечно страдать. Он страдает день, два, неделю, месяц, а затем просто устает и привыкает к тем условиям, в которых оказался. Я даже себя увидела, как бы со стороны. – Голос Милки задрожал, и я почувствовала, что она готова разреветься в любой момент.

– Мил, подожди, – перебила ее я. – ты не знаешь самого главного.

Подруга меня не услышала. Она по-прежнему слышала только себя, фантазировала и верила в собственные фантазии.

– Вот сижу я в тюремной робе, вяжу салфетки, пытаясь украсить свой уголок. Вспоминаю неверного мужа, убитую любовницу и тяжело вздыхаю. Я фотографии мужа даже над своей кроватью повесила. На тумбочке иконка стоит. А потом вдруг понимаю, что мне помогает выжить только любовь. Только любовь, понимаешь, и ничто другое. Я ведь до сих пор люблю Вадима. Ночью я закрываю глаза, верчусь на железной кровати и вспоминаю Вадима. Я готова простить ему все на свете, терпеть постоянное безденежье и радоваться тому, что он рядом. Ведь если так, по сути, разобраться, не все крутые мужики сразу стали крутыми. По жизни любому мужчине отпущен лимит невезучести. Я ведь терпела с ним все лишения, отказывала себе во всем, только бы его накормить чем-нибудь вкусненьким. И что я получила взамен? Ничего. Правда один раз я встала перед серьезным выбором. Невезенье Вадима стало просто хроническим, он к нему приспособился, привык. Я долго и упорно думала, что же мне с этим делать. Смириться и жить, экономя на молоке, или взбунтоваться и найти того, для кого деньги не проблема? Я выбрала первое и просчиталась. Вадим не оценил моей преданности и завел связь на стороне. Я жестоко поплатилась за свою любовь и скоро буду наказана. Знаешь, я постоянно прислушиваюсь к шагам на лестнице, жду, что позвонят в дверь и попросят меня вместе с вещами на выход. Я стала бояться телефонных звонков, любого шороха за дверью. Не представляю, как буду слушать приговор. «…Взять в зале суда под стражу… Столько-то лет лишения свободы…» Мне кажется, я не выдержу, я просто сойду с ума, я сломаюсь.

Когда Мила наконец замолчала, я облегченно вздохнула в надежде, что смогу быть услышанной.

– Ну и любишь ты фантазировать! Прямо хлебом тебя не корми, дай что-нибудь придумать.

– Я не фантазирую. Я говорю то, что есть, и то, что будет.

– Ольга жива.

– Что?!

– У тебя со слухом плохо?

– У меня со слухом хорошо, это у тебя с головой плохо. Ты про кого говоришь, про любовницу моего мужа?

– Конечно, а про кого же еще! Ольга жива. Я с ней недавно по телефону разговаривала.

– Она в больнице? В тяжелом состоянии? Она собирается писать на меня заявление?

– Бог мой! Она дома в прекрасном настроении, а это значит, что ты можешь ничего не бояться. Все обошлось.

– Она что, бессмертная? Я громко рассмеялась.

– Милка, у тебя крыша поехала. Те капсулы, что ты купила у бабки, липовые.

– Как это?

– Так это. Бабка тебя надула. Скорее всего подсунула тебе какие-нибудь капсулы от поноса и все.

– Э, нет. Бабка не могла надуть.

– Почему ты так уверена?

– Потому что я ей хорошие деньги заплатила. Они, знаешь, какие дорогие. Я могла себе зимние сапоги купить.

– Так вот, лучше бы ты себе зимние сапоги купила. Высокая цена – не показатель хорошего качества. Можешь теперь жить спокойно и ни о чем не думать.

– Я сегодня эту бабку поймаю и голову ей отверчу. Сука старая.

– За что?

– За то, что она трудящихся дурит.

– Ты ей должна не голову откручивать, а букет цветов подарить. Она тебя от тюрьмы спасла.

– Ой, я теперь уж и не знаю, что лучше, – всхлипнула Милка. – Ведь эта тварь опять с моим мужем встречаться будет…

– Это уже полбеды. Главное, спать ты будешь не на нарах, а дома, в своей кровати.

– И все равно, подруга, если она под моего мужа ляжет, я не знаю, что с ней сделаю.

– Милка, хватит! Сейчас я за тобой заезжаю, и мы едем проведать Вадима. Непонятно, кто же в него стрелял?

– Может, эта идиотка, которую я заставила на унитазе сидеть? – усмехнулась Мила.

– Нет. Исключено. Это заказное убийство. Понимаешь, Вадима заказали.

– Ну вот любовница его и заказала.

– Нет. Если бы она кого и заказала, то тебя.

– Меня-то почему?

– Ты же ей мешаешь, а не Вадим. У Вадима свои дела были. Кому-то он очень сильно дорогу перешел.

– Не знаю, какие там у него дела были, но мы себе даже бутылку приличного вина не могли позволить, – грустно сказала Милка и повесила трубку.

Глава 23

Пока мы ехали в больницу к Вадиму, каждые десять минут звонил мой любимый Юрьевич и спрашивал, не натворила ли я каких-нибудь глупостей. Его забота совершенно меня не раздражала, даже наоборот – вызывала чувство гордости и бесконечной благодарности.

– Переживает, – повела носом Милка и уставилась в окно.

– Конечно, переживает, – без всякого хвастовства ответила я.

– Если переживает, значит, любит.

– Любит, – я улыбнулась блаженной улыбкой.

Перед глазами предстал родной облик: широкие плечи, светлые волосы и глаза… Глаза, в которых можно утонуть. Утонуть и никогда не выбраться. Мне повезло. Мне достался не мужчина, а самый настоящий омут. Но ведь я уже несколько лет мечтала о том, чтобы меня вот так затянуло поглубже. Я чувствовала его на расстоянии. Мне были близки его мысли, его привычки, его повадки. Я знала про него все. Я знала, что его первая любовь была в детском саду, и я даже видела фотографию той девочки, которой он носил портфель и читал стихи. Я знала, что он заядлый рыбак и великий охотник.

Говорят, что и в женщине и в мужчине должна быть какая-то тайна. Иначе они будут друг другу просто не интересны. Все это полная ерунда. У нас с Юрьевичем вообще нет никаких тайн. Мы знаем друг про друга буквально все и каждый день открываем в друг друге новое. Только мой ненаглядный Юрьевич может позвонить в самый неожиданный момент и сказать: «Викуля, хулиганка ты моя, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю».

– Вика, ну-ка притормози! – перебил мои светлые мысли приказной тон подруги.

Я резко надавила на тормоз.

– Что случилось?

Милка покраснела, словно вареный рак, и запыхтела, как паровоз.

– Ну ты и тормознула… Прямо посреди трассы… Давай на обочину.

– Зачем?

– Делай то, что говорю. Это вопрос жизни и смерти.

Чуть было не вляпавшись в соседнюю машину, я все же съехала на обочину и выключила мотор.

– Ну и что дальше?

– Посмотри внимательно в ту сторону. Во, видишь парочку?

Я увидела вполне симпатичную парочку. Молодая, красивая девушка, держа букет цветов, стояла в обнимку с довольно почтенным господином.

– Это Ольга, – сказала Милка и застонала.

– Ольга?

– Ну да, та, которую я так и не смогла отравить.

Мила произнесла последнюю фразу с такой несвойственной ей интонацией, что мне стало не по себе. Я еще раз посмотрела на девушку и задала довольно глупый вопрос:

– А ты в этом уверена?

– Я что, на дуру похожа? Я ее из тысячи узнаю. Тем более, я с ней битый час на пляже трепалась. Это же надо так встретиться! Правду говорят, что земля круглая, а Москва – большая деревня. Холеная морда. Можешь теперь воочию видеть, на кого мой муж запал.

– Ладно, поехали. Чего на них смотреть!